проза    поэзия    музыка    аудиокниги    видео    новости    биография    фото    воспоминания    написать  
  1989-1991 гг. <<    На свалке<<>>
1


    "Вы пришли работать?" Солнце светило жарко и по-весеннему неярко. В стороне от домов высилась гора мусора. Там были и банки из-под краски, и доски от лозунгов, которые пылились сейчас лишь в умах тех, кто их когда-то нес по параллелям и горизонталям, пересекая широты и размножая на своем пути тучи и страх за будущее... Там же лежала кукла с оторванными ногами и глазами, выколотыми чьей-то нарядной и торжественной рукой в белой перчатке, а может, и без перчатки. Рядом с куклой неуютно расположился деревянный автомат, сделанный мастером, но выкинутый за ненадобностью его сыну, племяннику или другу. Никто не знает, почему на свалке не было ограждающей таблички или хотя бы человека с ружьем, предохраняющего это место от загрязнения. А небо было голубым с золотистым остатком солнца, скрывающегося за холмом. На холме был виден большой куб, светящийся всеми цветами радуги. А дальше за горизонтом просматривались еще города, и тысячи жизней парили и вдыхали воздух там. Другая сторона свалки была освещена лучами заходящего солнца, вышедшего из-за облаков и, как к празднику, одевшее себя в одежды цвета кумача. Ветер подул с запада. Он принес несколько соленых брызг с моря и волнение в душе. Все это сложил вместе и, покружив смесь перед твоим носом и вскружив голову тебе, унес с неслышной быстротой вдаль. Где-то недалеко закачались деревья, и несколько листиков упала на седую от снега голову земли. Природа вещала извечные тайны выживания. А в вышине парили птицы, но мороз крепчал, и уже ничего не спасало от пронизывающего ветра. Я еще крепче укутался в свою шубу, спрятал голову под капюшон. Волосы мои упали на лоб и закрыли глаза густой сетью паутины. Я убрал их рукой и, неприятно поеживаясь, т.к. каждое движение открывало ветру щелки в одежде, и он туда кидался, жаля жалкое тело, произнес, вместе со словами выдыхая пар, превратившийся в капли воды уже на земле: "Да, я пришел работать".

2


    Человек, стоявший передо мной, был одет в старенькое пальто с меховой подкладкой, вылезшей сейчас из-под материи. Человек повернулся и пошел к домику с соломенной крышей, нелепо поместившемуся рядом со свалкой. Идя за ним, я споткнулся о какую-то вещь. Нагнувшись к земле, я обнаружил замерзшую маленькую книжку, на которой стояла пометка: "Свалка. Экспонат № 53875211876РМ153750Г". Я открыл экспонат. В глаза мне бросилась надпись на титульном листе: "Нереальные стихи. Год последний". Кроме титульного листа и обложки в книжке ничего не было. Я аккуратно, ежась, достал из кармана спичку, зажег ее о свой бушлат-шубу и поджег томик "Нереальных стихов". Книжка долго не хотела гореть, но, наконец вспыхнув, она оставила на моей руке черную сажу. Я свободней вздохнул, начало гигантской работе было положено. Подняв голову, я не увидел своего проводника. Ветер уже превратился в метель. Вокруг стоял звон, словно били тарелки, или... Или что? Что я здесь делаю? От такого вопроса по спине забегали мурашки. Зачем я здесь? Я потерял связь с проводником, я потерял связь с жизнью... Ну, нет... Не получится. Я тряхнул головой и бросился вперед, грудь в грудь сталкиваясь с ветром, прорывая оболочку снега.

    Я упал и приник губами к земле, к снегу, лежащему на земле. Вокруг стоял страшный вой. Бушевала вьюга. Я встал на колени и, наклонясь вперед, стал шарить по земле, в надежде найти хоть что-нибудь. Но земля была пустынной. Я уже не представлял, где свалка, а где я сам. Иногда мне казалось, что я лечу над землей, но это ощущение было ошибкой. Шуба моя, распахнувшись, раскрыла злобе грудь мою с наколкой-крестом. Ветер увидел крест и стал с нарастающей силой и злобой вышибать эту единственную веру. У меня не было сил закрыться. "А как же работа?" - мелькнуло у меня в мозгу. Нет, я должен идти! И я пошел. Чудом дойдя до стоявшего дерева, я прислонился к теплому стволу и застыл. Мне хотелось умереть, но я должен был сделать работу, и я не умер. Ветер понемногу утихал. Я заснул. Проснулся от слепящего голода. Небо и природа пришли в спокойствие. Я огляделся. В метре от меня высилась свалка. Домика с соломенной крышей я не нашел. Кое-где валялись трупы людей. У всех у них были одинаково открытые глаза и застывший в судороге рот. Проводник лежал в яме. Правая рука его указывала на свалку. И я понял, что, чего бы это мне не стоило, я должен делать работу.

    Занималась заря. За горизонтом я не нашел никаких городов, виденных накануне. Свалка была высотой с десятиэтажный дом, и радиусом метров 50. Я вытащил из кармана паек, предусмотрительно положенный мне последним из тех, кого я видел в городе. Неужели уже никого нету? Эта мысль упала тяжестью на мои плечи, истощенные голодом и дальней дорогой. Я чувствовал, что голова моя раскалывалась от перенесенных неудач и поражений. Но душа и сердце бились. А это было самое главное.

    Я очнулся от непривычного сна и, оглядев все вокруг взором путешественника-испытателя, решился на выигрыш. Я подул себе на руки и принялся за работу. Мне предстояла большущая работа. Гигантская по своим размерам и гигантская по значимости. Мне предстояло уничтожение свалки. Этой сокровищницы мудрости и рассадника ветра. Да, ветер укрывался в трещинах свалки. Проникая вовнутрь, он скапливался в глубине свалки, а, выждав удобный момент, вырывался из своего убежища и носился по пустырю, уничтожая все живое.

    Первым делом я скинул с себя шубу и бросился на штурм. Первой вещью, которую я уничтожил, был мишка плюшевый, экспонат № 538РМ1265. То, что мне попался один из первых экспонатов свалки - в этом, подумалось мне, был заложен высший смысл. Но размышлять об этом было некогда. Работа ждала. Мишку я вспорол перочинным ножом, набивку развеял, и ветер тотчас же унес перья, и вокруг опять леденящий холод... Материю я разорвал и закопал в одну яму, куда решил закапывать все, что не унесет ветер и не разметет вьюга. Чтобы согреться, я решил обежать свалку 4 раза. Ветер обдавал мое голое тело холодными струями брызг. На двадцатом шаге я закашлялся, упал. Прислонился лицом к холодному боку свалки. Губы ощутили во рту металл. Я закрыл глаза. И тотчас же передо мной возник золотой город с прозрачными колоннами. Мой родной город. Я увидел парк. Колыхающиеся на ветру деревья отсвечивали зеленоватым оттенком, солнечные лучи, превращая их в тоненькие иголочки тепла, кололи детей, весело смеющихся. В одном из них я узнал себя самого. В пацане лет 10 с русой аккуратной головкой я узнал себя. И так ясно представилась мне эта картина, что...

    Пронизывающий ветер уколол меня в левый бок. Я поднялся на колени и огляделся вокруг. Снега стало больше. Теперь он уже падал большими белыми хлопьями, словно куски ваты, оторванной неумелой рукой, вокруг была белая пустыня. Я заметил около свалки автоген, еще не до конца закрытый снегом. Инструмент вмерз в землю, и я, обдирая когти и плача от ненависти, выдирал его, обагряя снег и прожигая его красной кровью, тотчас же замерзавшей алыми бирюзами. Выбившись из сил, я молча глядел на свалку, сверкавшую всеми красками света. Ветер понемногу утихал. Стало даже как будто теплей, я лег на снег, прислонил губы к снегу, где сверкал краской автоген, и стал пробивать лед зубами. Помогая себе и руками и головой, я высвободил инструмент из ловушки и, устало запахнувшись, откинулся навзничь. Я смотрел на звезды.

3


    Прямо надо мной в черной вышине сверкало фиолетовым светом изумрудное светило. Излучало ли оно свет, или мне было нужно, чтобы оно излучало свет, я не знаю. Звезда мигнула и вспыхнула и секунду горела невиданным ярко-красным пламенем. Этот огонь в черной пустоте разлил теплоту и земность. Словно трещины по стеклу, разошлись по лету кривые света. И один из этих лучей достиг меня. Внимая свету, я попробовал подняться, и это удалось мне. Великое чудо произошло со всеми моими суставами. Я встал, повернул голову и увидел жалкую свалку. На уровне моих плеч сияла Полярная звезда. Необычайная мощь наполнила все мое тело. Руки сжали автоген, и, когда пальцы уже тянулись к кнопке спуска, свет померк. Я опять был червяком, а ветер, словно смеясь надо мной, остужал меня от всяких мыслей. Но идея была дана. Я уже знал, что буду делать.

4


    Прямо как тогда, в бреду или сне, я сжал автоген и направил дуло на свалку. Руки мои дрожали от напряжения, но не от страха. Нет! Страх был лишь в том, что я не сделаю работы и умру, не увидев заместо свалки пустое гладкое место с домом или башней. Что умру, так и не услышав крик детей и плач мам. Умру, не заменив на посту меня самого. Я нажал на кнопку. Яркая струя огня вырвалась из ствола и, разрезав морозный воздух, впилась в тело свалки. Под огнем свалка пузырилась, стекала на землю, на снег, прожигая его и тотчас же остывая.

    Я прорубал себе путь к счастью. Я смеялся, глядя на то, как беспомощно экспонаты плавились, и как был красив огонь! В безумном танце пламени я угадывал черты, знакомые с давних пор. Я видел в огне лица, лица. Я видел красоту тела.

    Очнулся я от того, что автоген кончил работать. Я стоял в самой свалке. Я был в ее нутре. Со стен и потолка свешивались обугленные остатки экспонатов. Пахло очень приятно. Я счастливо улыбнулся и уснул, упав на пол.

5


    Где-то в привычном воздухе шатались тени предков. На Кубе, за столом, покрытом золотистой скатертью, с узорами из тончайших линий, сидели 2 человека и молчали. Неизвестно, было ли это молчание красноречивей всех слов, или нет. Но доподлинно видели мы, что были эти люди из мрамора отлиты, словно высочайшие боги поднебесья. И где-то на глубине сырых подземелий высился идол, обернутый в покрывало со знаками.

    И видел все это и я взором, когда спал.

6


    Проснувшись, я ощутил холод тела и холод души. Я удивленно нащупал пульс. Его удары заставили меня очухаться от странного одиночества, давившего на все органы дыхания и жизни. Подул ветерок. Тоненькая струйка снега, вылетев из щелей потолка, закружилась вниз и осыпалась перед моим лицом вниз каплями холодными, как вода в январе. Температура, значит, понизилась - эта мысль пронеслась, не оставив за собой никаких следов в лабиринте извилин мозга. Я почувствовал на своей спине чей-то пристальный взгляд. Мурашки, пробежав по телу, исчезли. Подул ветер. Я медленно повернулся лицом к сделанному мной входу в свалку. На пороге стоял волк со слипшейся, давно потерявшей свой цвет шкурой, висевшей клочьями на его исхудалом теле. И только глаза еще жили в этом существе. Черные глаза, горящие красным факелом в ночи дня. Волк сделал шаг ко мне. Мои руки сжали автоген. Совершенно непроизвольно я вспомнил случай со львом из известной сказки моего народа. Вокруг меня была тишина, режущая уши хуже, чем любой крик. Волк сел на задние лапы и положил голову на землю. Ветер, ворвавшись в пещеру Свалки, закружил остатки экспонатов.

    Я закутывался плотнее, но ледяной холод подкрадывался к горлу. Я застонал, но мой крик остался на губах. Мне казалось, что от моего крика обрушилась стена, свалка, но... Крика не было. В моих глазах можно было увидеть огонь стона, но на губах застыла светлая солнечная улыбка. Улыбка смерти. И последнее, что увидели мои глаза, это был зверь, вставший на все лапы и, не мигая, смотрящий вперед.

7


    Очнулся я от тепла, понемногу разливавшегося по всему телу. Открывая глаза, я думал о чем угодно, но... Рядом со мной, прислонясь ко мне, боком лежал волк, заслоняя меня от стальных игл ветра. В меня входила теплота зверя. Он погибал, спасая меня. А зачем? Все равно, жить или не жить, вопрос решенный. Я не могу выжить здесь наедине со злым ветром. Он убьет меня. Он бессмертен. А я?.. И вдруг со всей отчетливостью я понял, для чего я должен остаться живым. Для великой работы, для того, чтоб я победил Свалку, чтобы... Я вскочил, испугав зверя. Он встал и поплелся вон из пещеры. Я ничего не видел. Автоген, я крушил стены свалки. Отлетающие куски экспонатов ударяли меня по рукам, по голове, но уже ничего не могло меня остановить. Я прыгал внутри свалки, ломая все, что попадалось по пути. Мои руки перескакивали от автогена на стены. Я когтями рвал экспонаты, взрывая куски материи из тел вещей. Мне было жарко. Я скинул шубу и выбежал из пещеры. Тотчас же меня охватил ветер и, ударяя меня железным кулаком в грудь, попробовал опрокинуть меня на землю и растоптать, выдавливая из меня кишки и связывая в комок нервы, а голову отдельно разбить на тысячу мелких осколков и развеять их по планете счастья так, чтобы каждому досталось по осколочку. Но не получилось у ветра ничего. Я отбивался, как человек, у которого лишь минута жизни, и эту минуту он хочет сделать вечностью для себя и секундой для врага. Острые иглы холода вонзились в мое голое тело, но я не чувствовал этого. Я над ветром и над его беспощадной силой. Остудившись, я вошел обратно внутрь свалки и прислонился лбом к влажным обломкам экспонатов, вылезавших неровными клочьями из стен перед моими глазами.

8


    Когда-то, уже никто не знает когда, жил на свете мудрец, придумывающий различные истины жизни. Но он выдумал, он вырезал из своей головы лишь одну непоколебимую истину, которая читалась так: "Жизнь - это крик долгий в пустыне". И на тысячи, на миллионы, на миллиарды километров вокруг ни одной человеческой души. И этот твой крик будет потерян в безмолвии, соединенном с теплым лучистым песком, не отражающим никакого света. Твой крик уйдет в песок, словно молния в землю. И лишь маленькая воронка на несколько секунд возвестит о пролетевшей жизни и затянется. И опять пустыня, солнце, песок и новый чей-то крик, чья-то жизнь повторит судьбу твоей. Никогда еще безымянные герои не были статуями поклонения. Мудрец умер, так и не выстрадав (хотя, кто, что и зачем тогда страдал) других истин. И его жизнь пролетела быстро, словно этот одинокий крик, никем не услышанный, никем не увиденная.

9


    Заставила меня очнуться боль в желудке. Тут, только тут я вспомнил, что уже давно ничего не ел. И только я вспомнил, все кишки в животе у меня как будто перевернулись и начали по одной рваться. Невыносимая боль пронзила меня с ног до головы. Мое тело, уже совершенно не сообразуясь с пожеланиями моего мозга, свилось комочком. Я упал на холодную землю. Падая, я хватался за стены, и экспонаты, словно мстя мне за их поруганную чести и важность, острыми концами разрывали кожу моих рук. Кровь брызгала на тело, смешиваясь с грязью.

    А я падал, и все не мог достичь дна пропасти. И, падая, я все больше возносился в небеса, поднимался над землей, и с высоты полета птицы наблюдал себя, одиноко лежащего без сил в глубине Свалки. Хотя мой мозг противился тому, что я вижу, говорил мне, что человек может находиться лишь в одном месте в данную секунду, я не верил этому. Я жадно вглядывался в насекомое внутри свалки и пытался понять, как же это может быть. Ведь я, вот он я. Высокий, сильный, упирающийся в небесный свод головой. Я не мог быть этой лягушкой, тараканом внутри свалки. Но тут сознание мое начало немного проясняться, и все вокруг приняло свои прежние очертания. Я поднялся на колени, и перед собой увидел оскаленную пасть волка и вытаращенные, затянутые бело-лиловой пеленой глаза. Зверь был мертв.

10


    Первым решением было броситься из пещеры. Снега становилось все больше. Ветер дул тихо и ласково. Но я знал, что за этой лаской добродушия и смиренности прячется злейший мой враг, готовый в любую минуту растерзать, убить меня и занести сверху толстым, мягким слоем снега. А потом наваливать каждый день на мой труп по снежинке, чтоб через сто лет на мне стоял высокий, правильной формы холм с крутыми, сверкающими белизной сторонами. И чтоб люди, проходя мимо холма, удивленно думали: на чем покоится эта гора в такой белоснежной пустыне снега? А ветер напевал бы им, обдавая холодом смерти души потомков, пел бы им о моей жизни, о моей бесцельной борьбе со свалкой. Руки, разгребающие снег, наконец наткнулись на скользкий и твердый ледовый покров. Я взял в руки автоген, размахнулся и, вложив в этот удар всю оставшуюся в жилах кровь, а в теле - силу, ударил по льду. Большой острый кусок величиной с ладонь отлетел от образовавшейся воронки, которая немедленно заполнилась водой. Я взял в руки результат моей работы и пошел обратно в пещеру. Подходя к входу, я вдруг испугался, что трупа там нет, что все мне привиделось. От мысли, что работа по выбиванию льда была напрасной, меня прошиб холодный пот. Я закрыл глаза и шагнул в пещеру. Труп был на месте. Когда я начал его резать, мне на собственном опыте пришлось убедиться, до чего же здесь холодно, и до чего же промерзают трупы зверей на таком холоде. Мясо я ел сразу. Спичек не было, дров не было, о таких вещах даже и речи не могло идти, кровь животного еще не остыла. На время пиршества мне было тепло и уютно. Правда, иногда ветер заглядывал ко мне, протягивал свои ледяные руки к еде, но я наклонялся к трупу волка, погружал свое лицо в его вспоротый живот и быстро пил кровь. И тогда мне уже никакие ветра были не страшны. После окончания трапезы я сладко потянулся, зевнул и отбыл в сон.

    Во сне мне привиделось озеро бледно-розоватого оттенка. На крутых обрывчатых берегах его росли различные солнцелюбивые деревья: кипарисы, пальмы, фиговые деревья, банановые. Долго я не мог понять, почему вода в озере такого странного цвета, пока не догадался, что озеро спит. Оно все было покрыто толстым вековым слоем льда. Солнце светило с неба, и лучи его, падая на лед, принимали такой вот цвет.

    Проснулся я опять замерзшим. От живительной крови волка не осталось и следа. Вставать страшно не хотелось. Но я заставил себя подняться и выйти из Свалки. Снег уже не падал. Видимость была отличная. Даже видно было, что где-то за горизонтом валит дым или пар. Я не стал думать, что это такое, а сразу побрел искать автоген. Найдя его, я повернул к Свалке. Около входа в мою пещеру стоял волк. Волк глянул на меня и начал потихоньку исчезать в морозном воздухе. Он сгинул уже весь, но глаза еще несколько секунд сияли в пустоте. Ноги у меня подкосились. Автоген выпал из оцепеневших пальцев, а изо рта вырвался хрип, очень мало похожий на слова. Я потерял сознание.

11


    Очнулся через час или два. Не знаю. Первым желанием было покончить со всем поскорее и уйти туда, откуда уже нет возвращения в этот кромешный ад. Но первое желание унеслось так же быстро, как и появилось. Я поднялся на оба колена и стал всматриваться в темноту. Ни зги не было видно. Ночь, - подумал я, но, как оказалось впоследствии, ошибся. На лицо мне упали несколько снежинок. И не таяли. Я чувствовал их вес на глазах. Они закрывали мне глаза, как медные пятаки. "Господи, пошли мне силы выжить на этом морозе, в этом страшном одиночестве мыслей. Господи, сделай чудо, растопи весь лед, обрамляющий уста берегов и сковывающий движения. Господи, расскажи мне тайну, дай ключи от дверей в цветущий райский мир за далекими горами, господи!" Кто? Кто это говорит? Нет, мои губы молчали. Ни одного звука я не издал, ни одного звука. Я не мог говорить все это! Я знаю, но что же это тогда было? Кто так странно подшутил надо мной? А может, я заболеваю. Может все, что я сейчас слышал, выдумка моего воображения. Но я не хочу быть больным. Я еще могу стоять на ногах, мой мозг еще служит мне. Но почему же это так все глупо и страшно. Господи! Что? Нет, это не почудилось, я произнес это слово. Но этого не может быть. Этого слова нету, так как не существует понятия, не существует объекта, который можно назвать этим словом. Ничего нет! Нет! Нет. Я кричал это, колотя кулаками лед под собой. Костяшки пальцев уже побелели, и теперь понемногу красили лед в белый цвет моей крови. И невольное потупление разума опять выбило меня из нормального сознания. Но на этот раз я пришел в себя довольно быстро. Вокруг рассыпалась та же тьма. Те же снежинки летели с неба. Та же вокруг была пустота. Я лег поудобнее на спину и стал смотреть в звездное небо. Вскоре я насчитал 55 звезд, находящихся в моем поле зрения. Некоторые из них сверкали ярко, другие светили чуть заметно. Несколько звезд находились в какой-то загадочной последовательности, они явно что-то образовывали, но что, я понять никак не мог, хоть и прилагал большие усилия. А усилия, играя со мной, уходили в сторону, разлетались, а когда мне наконец-то удавалось их поймать в комок, они смеялись и указывали неверный путь для расшифровки загадки этих красненьких лучистых точечек в безграничном пространстве Космоса.

12


    Вдруг темнота начала рассеиваться, и через минуту на бледно-белом небе сиял солнечный шар. Звезды еще не успели стереться с картины, и теперь слабо высвечивались вокруг бога огня. Но они таяли, и все... Больше ни одной звезды. Выступившее солнце придало мне новые силы, и, бодро вскочив, я зашагал к Свалке. Внутри пещеры лежали замерзшие куски мяса волка, те, которые я не съел. Сытно подкрепившись ими, я оглядел дело моих рук. Интересно, сколько мне еще придется ломать эту свалку?!? Но этот вопрос был мной самим оставлен без ответа. Я не хотел думать об этом. Мне надо уничтожить Свалку, я ее уничтожу. Хоть как! Даже если здесь лягу костьми. Мне от этого предположения стало очень весело, и я безудержно захохотал. Не удержавшись в стоячем положении, я рухнул на пол и, дрыгая в воздухе ногами, что-то пытался вбить себе в лоб этим смехом. Ха-ха-ха-ха. Возможно, что этот смех был страшным в своей беспричинности, возможно, нет. Я заливался смехом, а ветер, словно понимая, что сейчас легче всего со мной совладать, бил мне в лицо своими огромными кулаками, запихивал воздух мне в рот, так что я давился этим воздухом. Смех, не имеющий сил вырваться на волю, превращался в безудержные звуки удушаемой жизни во мне. А я смеялся.

    Потом откинулся на спину и очень долго смотрел в потолок. "Почему так грустно на земле этой - рассуждал я - почему нельзя прожить спокойно и мирно, выполняя свою работу, и чтоб никто не мешал тебе при этом? Разве лучше, что когда ты хочешь что-то делать, тебе по-всякому мешают, а потом говорят: "Ты не выполнил работы". Своей работы, И ты плачешь, глядя в землю, и в этот миг готов убить этих людей, что мешают тебе, а потом говорят, и в то же время тебе ужасно неловко за то, что та работа так и не сделана. В глубине души ты знаешь, что ты должен был сделать, должен был сделать то, что тебе дано сделать. Но то, что произошло, уже не возвратишь. И всю вину за несделанную работу ты сваливаешь на этих паршивых людей, людишек, которые и видят-то смысл своей работы в том, чтоб мешать другим. Просто из-за интереса, из-за любопытства посмотреть на человека, как он мучается".

    Я встал, посмотрел на экспонаты. Некоторые из них почернели от непрерывного нахождения на холоде. "Как я давно не рвал эти существа", - подумал я и совершенно автоматически взялся за один из экспонатов и потянул его на себя. Это был какой-то резиновый шланг. Я тянул его, а он, все больше складываясь у моих ног черными кругами, никак не хотел вытаскиваться. Я все тянул, тянул. Азарт доставания предмета уже обладал мной, и теперь мои руки цепко держали шланг, с упоением выдергивали его из чрева Свалки. И, наконец, он вытащился весь, и в тот же миг Свалка покачнулась, где-то загремело, во мне сработал звериный инстинкт. Я выбежал из пещеры. В тот же момент свалка грузно осела. Работа была почти окончена.

13


    Весь следующий день я таскал экспонаты и или закапывал их, или спускал под воду. Ветра не было, наверное, он примирился. Так ему и надо, Я уничтожил его жилище. Теперь негде будет этому бродяге жить и неоткуда будет ему нападать на людей. Через два дня на месте Свалки был пустырь: ни одного камешка, ни одного бугорка. Ветер не показывался. Не было ни малейшего дуновения. Это было хуже, чем если бы выл ветер и падал снег. Ни того, ни другого не было. Наступала ночь. Я зарылся поудобней в снегу и заснул. Проснулся от лютого холода. Открыв глаза, обнаружил, что почти весь покрыт снегом, а ветер продувает все больше и больше. Если так лежать, я умру. Я встал. Но сил сопротивляться не было. Ветер легким толчком повалил меня на землю. Мне уже не хотелось вставать. Хотелось тепла и ласки. Я закрыл глаза, и тотчас же мне представилось огненное поле цветов. Тут были лишь тюльпаны. Сначала прямыми рядами стояли желтые. За ними шли красные. Потом белые. А потом всех остальные цветов радуги. Я даже и не подозревал, что такой окраски цветы существуют в мире. Я шел по этому полю и дивился всему, что открывалось моему взору. Обширное небо, сливаясь с горизонтом поля, образовывало блестящую поверхность света, на которой невозможно было определить, где находилась земля, а где начинался небесный простор. Но чем поражала эта картина, это своей умиротворенностью, тишиной, цветы не качались от ветра. На небе не было ни одного облачка. Но чем дальше я погружался в цветущий рай, тем страннее выглядела эта тишина. И, наконец, я понял. А понял я, что все это мертво, мертво, так что никогда на этом поле не будут петь птицы, никогда сюда не придут люди собирать букеты, никогда здесь не зазвенит смех. В ужасе я просыпаюсь.

    Ничего не вижу. Хочу подняться, и то ли невозможно это, то ли я не прилагаю к этому никаких усилий, не удается мне встать. Хотя нет, я встал, осмотрелся. И с ужасом увидел перед собой Свалку.

    Такую же большую и высокую, как была. А рядом волк стоит и, оскалив желтые гнилые зубы, смотрит на меня, невесело смотрит волк. Я закричал. Это был всего лишь сон. Я лежу на земле и ничего не вижу опять. Значит, я не поднялся. Я делаю страшное в своей бессмысленности усилие и встаю на колени. Со спины, боков головы на землю падает снег, покрывавший меня, как пушистое одеяло. Не удалось и на этот раз, ветер! Не смог ты меня одолеть. Не смог! Сила в тебе, чтобы рушить здание, чтобы управлять с помощью железной уздечки мороза реками, полями. Но я - Человек, и, как говорили в моем городе, единственно умное, что говорили в моем городе: "Человек - это звучит гордо". И за ними многие повторяли: "У него красная морда". Но они были не правы. Человек - это единственное существо в своем роде, имеющее возможность противостоять стихии, ветру, всему. И только одному не может он противостоять. Он не может против себя воевать. Нет у него такой струнки, благодаря которой убьет в себе какую-нибудь мысль, которая с ним, но которая противоречит его взглядам. Ему будет только казаться, что он закопал мысль живой в землю памяти. Она непроизвольно будет присутствовать всегда в его решениях. И только благодаря ей он будет совершать поступки, совершенно идущие в раскол с его линией. Куда, куда завел меня этот ум? Я болен. Я здесь совершенно стал болен. Выкрикивая эти бессвязные фразы, я стоял на коленях, месил кулаками лед, я помню, это уже было. Я победил Свалку. Только это защищало меня в данный момент. А все остальное было лишь маской, за которой я скрывал восхищение самим собой.

    Все - что здесь, не значит почти ничего. Просто иногда, когда ты поймешь что-то, тебе будет очень больно. И когда ты увидишь на черном небосводе звездочку, удачно вспыхнувшую и скатившуюся по склону вниз на грешную землю. Свято предание. И воскрикни в надежном крике души. О нет, я не смогу быть так, или против. Я слишком глуп для высоких целей. И каждый, кто хоть поймет кто хоть кто хоть одно слово, будет счастлив и свят, как ты сам! О, я нем, против себя, против всего, что кричит, ругается борется и не переворачивает себе подобное, воскрешая сальное безумство слабостью меньшего из меньших. А, да, он против мы того что совершенно здесь всех много нас тех всех. И если + смешать в бочке с луной, будет лишь раствор луны и плюса. Но не смешать кровь твою с землей. Все равно, равно положительному к кризису веры, а, впрочем, я не уверен в донесении смысла, нагрузки. Я не верю в мимолетное виденье и в мгновенное помутнение рассудка. Я не верю куда я пойду за сегодняшний день, вечер, ночь ли, или мне показался ночью день, это не важно, я не уйду никуда от огня, согревающего меня. Все...

    Я шел все дальше, покидая место, где была Свалка, а теперь благодаря мне находилось ровное пустое место. Солнце светило ярко и по-весеннему нежарко.