|
Тот вечер начался как обычно. Как всегда начинаются вечера: солнце зашло на севере. Квакали лягушки, пели птички. Я стоял на берегу речки и играл на дудочке. Волны ласкали подошвы моих сандалий. Я был невесел и тосклив. Природа дышала спокойствием и умиротворенностью.
Мой кот сбежал вдаль за лягушкой. На прощанье он помахал мне хвостом. Потом исчез в зарослях крыжовника и клубники. Я звал его и плакал. Я вконец охрип. В доме без Рыжика стало пусто и тоскливо. Никто не мурлыкал, никто не лакал молоко из блюдечка. Ночью меня мучили кошмары. Рыжик улыбался с фотографии в золотой рамке. Наступило безрадостное утро. Все так же кукарекали петухи. Жена, услышав кукареканье, сказала, что, наверное, курочка снесла яичко. "Экая дура", - подумал я с ненавистью. Светало. Храпела жена. Я вышел на мокрое крылечко. Вставало на юге солнышко. Верхушки столетних берез освещались кроваво-красной зарей. Я вновь звал кота. В ответ квакали лягушки да звенели в зарослях можжевельника кузнечики. Парили стрекозы. Не работал телевизор и радио. По крыше ходил кто-то тяжелый и громадный. Лохматые тени скрадывали очертания предметов. Споткнувшись о ночной горшок, я упал в угол и лежал там, пока жена не начала готовить завтрак. - Я плохо спал, - сказал я, когда жена наливала мне кофе. - Это все нервы, - ответила она и обварила мне правую ногу. От дикой боли я ужасно захохотал и завертелся волчком на старом стуле. Опять упал в угол. "Если бы Рыжик был здесь, он бы лизнул меня в нос, и я бы выздоровел!" От тоски я заплакал. Жена сходила за врачом. Она пошла за врачом три дня назад. До сих пор не вернулась. Все это время я лежал в углу и плакал. Мне так хотелось вдоль за лягушкой. Но не было сил. В конце концов, я собрал волю в кулак и дополз до блюдечка с молоком. И начал лакать. Ведь подкрепившись, я смогу повторить его путь. Сквозь заросли клубники и чертополоха. |