|
Сезон припаркованных автомобилей
"Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье".
Достоевский "Идиот" Сезон
Январь - прогулки в горах. Февраль - объятия и смех. Март - ночь. Апрель - сияние вокруг голов. Май - остановившееся время. Июнь - присяга. Присяга - ночь. Июль - солнечные дни. Тоска по ним. Август - продолжение тоски. Переход. Сентябрь - пение. Октябрь - различие в телах. Ноябрь - ломки. Лед. Снег. Компромиссы. Зеленые ласточки. Город в тебе. Ты во мне. Боль. Декабрь - все ушли на север. ***
Примечание:Июнь властвует надо всем. Октябрь и Март наступают в одинаковое время суток. Из этого ничего не следует, но задуматься не вредно. Пролог
Однажды старик-отец позвал к себе своих трех дочерей. Они вошли в комнату отца. Над головами летали коршуны. Отец сказал им: - Та из вас, кто любит прясть, будет прясть, та, кто любит пить - будет спать, та, кто останется со мной - уйдет навсегда. - Но, отец. Никакие уговоры не помогли. Свершилось. Свершился суд. Старик-отец знал секрет. Этот секрет был закопан в могилу вместе с его хранителем. Разоренное гнездо опустело. Ранее старшая дочь говорила: - Мой муж, это не муж, он не мужчина. Я не могу вить из него. Веревки из него рвутся на следующий же день. Муж ее стал одеждой. Тающей одеждой. Она казалась в нем прекрасней, чем была. Она умерла, не дожив до свадьбы. Им служили разные. Я служил им всем. Меня раздевали и клали на огонь. Мое тело горело. Мыслители. Горы звали. Мне помогали все. Ее муж стал платьем, платье это не снашивалось, не выцветало и не старело. Я стал голубем и винил во всем ее. Она обнимала мои крылья и пела. Голос у нее был таким густым. Густым басом. Она пела басом. Вторая дочь пила вермут. Я спал с ними поочередно. Они казаись мне гениальными. Они были разноцветными. Их волосы спутывались в моих ладонях. Они и не подозревали о существовании друг друга. Меня вызвал к себе бог. Он сказал: - Оставь их. Третья дочь. Уведи ее. Я прощу тебе все грехи. Отпущу грехи и тебя и ее в горы. Так начался январь. Так начался сезон. Я не мог ослушаться бога. Январь
Мы жили в славном домике на вершине. Мистер Глюквик почти каждый день навещал нас и приносил в каждое свое посещение известия из дома. Марго слушала его внимательно, и уж слишком внимательно. Наконец, я начал подозревать ее в измене. Мистер Глюквик однажды остался у нас на ночь, мотивируя это тем, что возвращаться домой уже поздно. - Карл, - попросила Марго, - пусть Глюквик останется у нас. А завтра мы проводим его до дома. Я не мог ей отказать. Поздно вечером, уже в первом часу мы сели пить чай, и Глюквик, необычайно нервничая, поведал нам о предстоящей его разлуке с горами. Глюквик сказал: - Я настолько привязан к нашей вершине (он так и сказал - нашей, этот намерк был понят всеми, за исключением, быть может, Марго), что мне очень сложно покидать горы и, главное, больно. Впрочем, Карл, если бы пришлось ему уехать, точно так же чувствовал себя. Я кивнул, но без удовольствия. Мне не нравилось, что Глюквик приплел зачем-то к своей бессмысленности меня. Зачем? С какой целью он постоянно выпячивает нашу дружбу? К тому же, и дружбы-то особой уже нет. Отношения соседские, но ведь это не дружба. Глюквик еще что-то болтал. Из всего я понял, что его вызывают по делу какого-то пациента к морю. - А что, там нет докторов? - поинтересовалась Марго. - Конечно, есть. Но то-то и оно, что мой давний друг Гауф сам не может разобраться в болезни пациента и просит меня... Мне жаль, но отказаться я не имею права. "Так и не отказывайтесь, черт возьми" - чуть не вырвалось у меня. И Марго, видимо, поняла, заговорила о погоде, и вдруг, ни с того ни с сего, предложила: - Мистер Глюквик, если пациенту вашего друга необходим наш воздух (и она подчеркнула - наш, они оба прекрасно понимали друг друга), то, пожалуй, Карл согласится принять его у нас, хотя бы на месяц, и дольше, если будет надобность. - Вы благородны, - не выдержав, вскричал я. Марго побледнела, но с вызовом глянула на меня и четко произнесла: - Неужто, Карл, ты откажешь в помощи? Глюквик решил примирить нас и проворчал: - Да нет, Маргарита, успокойтесь, просто Карл не так выразился, то есть - так, но Вы его не так поняли, - он застрял в словесном болоте, покраснел и добавил, - впрочем, я никак не могу навязывать вам своего, да и не своего вовсе, пациента, к тому же он болен никак не менее чем шизофренией. Тут уж он совсем смутился и углубился в созерцание чашки с чаем. Я почувствовал, что Марго рассердилась на меня и решил пойти на попятную: - Я не против приезда к нам Вашего пациента, Глюквик, и, если это необходимо, то, что ж... Я согласен. - Благодарю Вас, Карл, - горячо отозвался Глюквик и украдкой взглянул на Марго. Ага, так я и знал, все эти разговоры без начала и конца лишь для того, чтоб показать моей жене... Вот он каков, мистер Глюквик. Ну, ничего, еще поглядим... Я пока силен, и мне наплевать, что Глюквик мой психиатр, мой старый друг. Каков подлец! Он еще поплачет! А Марго, тоже штучка, бесстыдная и самонадеянная, но они не проведут Карла Мейера. Я им покажу. Неблагодарные свиньи... Видимо, этот монолог явственно читался на моем лице, потому как Марго с беспокойством глянула на меня, потом на Глюквика, последний понял и проговорил: - Карл! Вам лучше бы лечь. Тут я взорвался. - Лечь! Мне лечь!? Вот каковы! Да пропадите вы все! Свиньи! Неблагодарные свиньи! Вы <...>, вы не годны ни на что! А я-то верил Вам, Глюквик! Марго и Вы, <...>, два сапога - пара. Ага! Свиньи! Я задохнулся и, вскочив, схватился за скатерть. Вдруг пол накренился, и я, не выпуская скатерти, рухнул на спину, опрокинув стул. Упал, и судорога свела мое тело. ***
Через пару дней к домику на вершине подошли три молодых человека. Один из них в шляпе, лет 28, с густыми черными волосами из-под шляпы, в черном прекрасно сшитом костюме являлся мистером Питером Глюквиком. Другой, идущий рядом без головного убора, маленький (лысенький?) почти что, в пальто и широченных брюках, имел черные маленькие усы и бородку, а на красивой формы, но слишком длинном носу - очки, звался доктором Фредом Гауфом. Третий же в слаксах, футболке и оранжевом пиджаке, плелся сзади, поотстав от товарищей. Ничего примечательного в нем не было, кроме как, может быть, сам вид его говорил о чем-то примечательном. Звали его Джозеф Б. Костнер, и он являлся пациентом идущих впереди молодых врачей. Впрочем, он тоже умел лечить.Трое подошли к домику, и Глюквик постучался в толстую, обитую войлоком дверь. Через пару минут ему открыла высокая достаточно красивая женщина лет 30. Одета она была в синий махровый халат, чем подчеркивалась домашность обстановки. Интересно было, что волосы Маргариты Майер оказались совершенно седыми, пепельно-седыми, а в глазах сквозило какое-то разочарование всем, что существует. - Здравствуйте, господа, - сказала она и жестом пригласила пришедших в дом. Вскоре гости и хозяйка оказались в гостиной, где их молча приветствовал, сидя в кресле и даже не попытавшись встать, мужчина, коротко остриженный, плотный, с широкими плечами, несколько бледный, что можно было бы приписать горному воздуху, но с алыми, почти кровавыми губами, что горному воздуху приписать уже было невозможно. Взгляд его бродил ниже присутствующих, так что и глаз его разглядеть не получалось. Звали его Карл Маер, он являлся хозяином дома, мужем Маргариты и несколько странным человеком, таким, что имел собственного психиатра мистера Глюквика. Гости по приглашению Маргариты сели в удобные мягкие кресла. Разговор никак не начинался, наконец, Глюквик сказал: - Я должен представить своих друзей, которых Вы так любезно согласились принять, вот этот человек и есть доктор Фред Гауф. Гауф широко улыбнулся, показав зубы с черным налетом камней, и, поднеся руку к сердцу, добавил: - Да, да, доктор Гауф к вашим услугам. Очень приятно. Да, очень и очень! На секунду возникло ощущение, что доктор кривляется, но на лице его выражалось такое истинное добродушие и преданность, что и быть этого не могло. - А вот, - продолжал Глюквик, - мистер Джозеф Б. Костнер, пациент доктора (а теперь и мой), интересный человек. Впрочем, вы сами увидите. И через минуту Глюквик добавил: - Он сейчас уж почти здоров. Джозеф улыбнулся и кивнул присутствующим. - Я надеюсь, что мои друзья станут и вашими друзьями, - закончил Глюквик, обращаясь к Карлу и Маргарите. - Конечно, Питер, - улыбнулась хозяйка. Карл Маер вдруг резко вскочил и, подойдя к Глюквику, четко произнес: - Это мое дело, станут <ли> Ваши друзья и моими тоже. Мне наплевать, на что Вы надеетесь. Понятно? - О! - захихикал в углу Гауф и, видно, хотел что-то добавить, но сдержался. Он только с большим интересом начал вглядываться в Майера. |